
Стоял я однажды на пустынной улице, где серые дома тянулись длинною вереницей, и думал о том, что всё в мире движется не прямой стрелой, но петлями, закоулками и странными изгибами. Казалось, вчера ещё я шёл мимо старого фонаря, а он вдруг заговорил со мной тихим голосом, которого раньше не слышал: «Зачем ты смотришь назад, если там уже пустота?»
И вот тут я понял странную вещь: прошлое — вовсе не то, что уже свершилось. Оно живёт и дышит, пока будущее шепчет ему свои новые слова. В одну минуту прошлое может быть строгим и упрямым, как старый учитель, а в следующую — мягким и послушным, готовым переписать саму себя под диктовку событий, которых ещё не было.
В нашем городке, где каждый второй прохожий спешил на своё неизвестное дело, старики часто говорили: «Время — это не река, а зеркало, что трясётся от наших шагов». И я видел это отражение: прошлое менялось, словно ожившие портреты на стенах домов, и иногда казалось, что оно смеётся надо мной — да, именно смеётся! — когда я пытаюсь понять, что было на самом деле.
И будущее, о чудо, приходит тихо и незаметно, но с ним приходит сила. Оно может подталкивать забытые события к новым окончаниям, оживлять старые письма, менять привычки давно умерших людей. Один мой знакомый, купец с седыми усами, рассказывал, что его дедушка будто бы говорил с ним через сны, а потом внезапно события того далёкого времени вдруг стали ясными и даже полезными. «Это будущее вытащило меня за руку и заставило понять, — говорил он, — что прошлое вовсе не мёртво!»
Но не думайте, что всё это — простая игра. Иногда прошлое сопротивляется. Оно хмурится, прячет свои тайны, шепчет обиды и грехи. И лишь немногие — отчаянные, внимательные или безумные — способны уловить те тихие изменения, что приносит будущее. Я, например, чувствовал, как некоторые мгновения, которые я считал давно забытыми, вдруг возвращались ко мне с новыми лицами, новыми именами, как будто кто-то невидимый перекладывал страницы моей жизни, добавляя неизвестные строки.
Так и живём мы, между прошлым, что всё ещё хочет быть прошлым, и будущим, что уже идёт нам навстречу. И смех и страх, и чудо и горечь переплетаются в этом странном танце, в котором каждый из нас играет и слушает одновременно. Глядишь — и понимаешь: прошлое и будущее — вовсе не два разных берега, а один длинный, тихий, почти незаметный мост, по которому шагает наша жизнь.
И кто знает, быть может, однажды мы поймём, что меняем прошлое каждый раз, когда мечтаем, решаем, любим или сомневаемся. И будущее тихо улыбается, глядя на нас сквозь время, словно старый знакомый, которого мы ещё не встретили.
Во имя чего-то, если всё зряСтоял я на краю пустынной площади, где ветер носил сухую пыль старых улиц, и думал: а стоит ли всё это? Стоит ли вся жизнь, если каждый день, как старый свёрнутый свиток, оказывается пустым, лишённым смысла? И тогда внутри меня зародилось странное чувство — нигелизм, тихий, как тёмная вода под мостом, что ведёт в бездну.Но в тот самый миг я услышал шёпот — странный, почти невидимый, как голос старого монаха или умершего поэта: «Если всё зря, пусть будет во имя чего-то». Слова эти вибрировали в воздухе, словно колокольчики в церкви, где нет прихожан, и каждый удар отзывался эхом в сердце. Прошлое казалось мне уже мёртвым, но будущее — ещё более странным: оно смотрело на меня из тени, как Данте смотрел на Вергилия, ведущего через круги. Каждый мой шаг был как шаг сквозь круги собственной души, и каждый круг открывал новые вопросы, новые иллюзии и новые страдания. Но нигде не было ответа, кроме этого тихого, почти насмешливого: «Во имя чего-то». Я видел людей вокруг, которые жили, работали, любили — и всё это казалось мне театром теней. Они верили в успех, в счастье, в вечность, но все их усилия рассыпались в воздухе, как пепел старого костра. И всё же, даже в этом пустом мире, даже среди тьмы, я почувствовал странную благодать: если всё зря, если нет истины, если сама жизнь — шутка, то мы можем создать смысл своими руками. Своими шагами, словами, любовью, решением идти, даже когда нет цели. И тогда я понял, что нигелизм — не конец, а преддверие. Он открывает глаза на пустоту, на абсурд, и именно через эту пустоту рождается возможность: во имя чего-то действовать, во имя чего-то любить, во имя чего-то верить. Как Данте, идущий через тьму, но видящий свет, мы идём сквозь ничто, и каждый шаг наш — уже акт творения. И, может быть, это и есть настоящая тайна: что ничто не мешает нам создавать всё, что хотим. Что даже если всё зря, мы можем взять этот нигелизм, как глину, и слепить из него что-то, что будет сиять, хоть на мгновение, во мраке. И именно это мгновение, как гоголевская улыбка судьбы, и есть наше спасение. Так пусть будет во имя чего-то: даже если мир пуст, даже если души теряются в тьме, даже если прошлое плачет, а будущее смеётся — мы можем идти и творить. И в этом творении есть свет, и в этом светлом нигелизме есть наша вечная тайна. |